Неточные совпадения
Он не
был ни технолог, ни инженер; но он
был твердой души прохвост, а это тоже своего рода сила, обладая которою можно покорить мир. Он ничего не знал ни о
процессе образования рек, ни о законах, по которому они текут вниз, а не вверх, но
был убежден, что стоит только указать: от сих мест до сих — и на протяжении отмеренного пространства наверное возникнет материк, а затем по-прежнему, и направо и налево,
будет продолжать течь река.
Происходили беспрерывные совещания по ночам; там и сям прорывались одиночные случаи нарушения дисциплины; но все это
было как-то до такой степени разрозненно, что в конце концов могло самою медленностью
процесса возбудить подозрительность даже в таком убежденном идиоте, как Угрюм-Бурчеев.
— Он всё не хочет давать мне развода! Ну что же мне делать? (Он
был муж ее.) Я теперь хочу
процесс начинать. Как вы мне посоветуете? Камеровский, смотрите же за кофеем — ушел; вы видите, я занята делами! Я хочу
процесс, потому что состояние мне нужно мое. Вы понимаете ли эту глупость, что я ему будто бы неверна, с презрением сказала она, — и от этого он хочет пользоваться моим имением.
Когда кончилось чтение обзора, общество сошлось, и Левин встретил и Свияжского, звавшего его нынче вечером непременно в Общество сельского хозяйства, где
будет читаться знаменитый доклад, и Степана Аркадьича, который только что приехал с бегов, и еще много других знакомых, и Левин еще поговорил и послушал разные суждения о заседании, о новой пьесе и о
процессе.
Попытка развода могла привести только к скандальному
процессу, который
был бы находкой для врагов, для клеветы и унижения его высокого положения в свете.
Когда доктора остались одни, домашний врач робко стал излагать свое мнение, состоящее в том, что
есть начало туберкулезного
процесса, но… и т. д. Знаменитый доктор слушал его и в середине его речи посмотрел на свои крупные золотые часы.
Левин видел, что так и не найдет он связи жизни этого человека с его мыслями. Очевидно, ему совершенно
было всё равно, к чему приведет его рассуждение; ему нужен
был только
процесс рассуждения. И ему неприятно
было, когда
процесс рассуждения заводил его в тупой переулок. Этого только он не любил и избегал, переводя разговор на что-нибудь приятно-веселое.
— Я враг поездок за границу. И изволите видеть: если
есть начало туберкулезного
процесса, чего мы знать не можем, то поездка за границу не поможет. Необходимо такое средство, которое бы поддерживало питание и не вредило.
— Определить, как вы знаете, начало туберкулезного
процесса мы не можем; до появления каверн нет ничего определенного. Но подозревать мы можем. И указание
есть: дурное питание, нервное возбуждение и пр. Вопрос стоит так: при подозрении туберкулезного
процесса что нужно сделать, чтобы поддержать питание?
В общем, он
был всепоглощенно занят бесчисленными фамильными
процессами, начало которых терялось в эпохе возникновения бумажных фабрик, а конец — в смерти всех кляузников.
Он рассказал до последней черты весь
процесс убийства: разъяснил тайну заклада(деревянной дощечки с металлическою полоской), который оказался у убитой старухи в руках; рассказал подробно о том, как взял у убитой ключи, описал эти ключи, описал укладку и чем она
была наполнена; даже исчислил некоторые из отдельных предметов, лежавших в ней; разъяснил загадку об убийстве Лизаветы; рассказал о том, как приходил и стучался Кох, а за ним студент, передав все, что они между собой говорили; как он, преступник, сбежал потом с лестницы и слышал визг Миколки и Митьки; как он спрятался в пустой квартире, пришел домой, и в заключение указал камень во дворе, на Вознесенском проспекте, под воротами, под которым найдены
были вещи и кошелек.
Он глубоко задумался о том: «каким же это
процессом может так произойти, что он, наконец, пред всеми ими уже без рассуждений смирится, убеждением смирится! А что ж, почему ж и нет? Конечно, так и должно
быть. Разве двадцать лет беспрерывного гнета не добьют окончательно? Вода камень точит. И зачем, зачем же жить после этого, зачем я иду теперь, когда сам знаю, что все это
будет именно так, как по книге, а не иначе!»
Слагается иногда картина чудовищная, но обстановка и весь
процесс всего представления бывают при этом до того вероятны и с такими тонкими, неожиданными, но художественно соответствующими всей полноте картины подробностями, что их и не выдумать наяву этому же самому сновидцу,
будь он такой же художник, как Пушкин или Тургенев.
По прежнему обхватил он левою рукой голову больного, приподнял его и начал
поить с чайной ложечки чаем, опять беспрерывно и особенно усердно подувая на ложку, как будто в этом
процессе подувания и состоял самый главный и спасительный пункт выздоровления.
— С этим можно согласиться. Химический
процесс гниения — революционный
процесс. И так как декадентство
есть явный признак разложения буржуазии, то все эти «Скорпионы», «Весы» — и как их там? — они льют воду на нашу мельницу в конце концов.
Они, видимо, хорошо знали технику
процесса, знали, каков
будет приговор, держались спокойно, как люди, принужденные выполнять неизбежную, скучную формальность, без которой можно бы обойтись; они отвечали на вопросы так же механически кратко и вежливо, как механически скучно допрашивали их председательствующий и обвинитель.
В этих словах Самгину послышалась нотка цинизма. Духовное завещание
было безукоризненно с точки зрения закона, подписали его солидные свидетели, а иск — вздорный, но все-таки у Самгина осталось от этого
процесса впечатление чего-то необычного. Недавно Марина вручила ему дарственную на ее имя запись: девица Анна Обоимова дарила ей дом в соседнем губернском городе. Передавая документ, она сказала тем ленивым тоном, который особенно нравился Самгину...
Она
была очень довольна выигранным
процессом и говорила весело. Самгин нашел, что говорить о работе Столыпина веселым тоном — по меньшей мере неприлично, и спросил насмешливо...
— Из этого дела можно состряпать уголовный
процесс с политической подкладкой, и на нем можно хапнуть большие деньги. Я — за то, чтоб разворовали деньги и — успокоились. Для этого необходимо, чтоб Безбедов сознался в убийстве. Как вы думаете —
был у него мотив?
Только Иван Дронов требовательно и как-то излишне визгливо ставил вопросы об интеллигенции, о значении личности в
процессе истории. Знатоком этих вопросов
был человек, похожий на кормилицу; из всех друзей писателя он казался Климу наиболее глубоко обиженным.
Во всем, что говорил Тагильский, чувствовалась какая-то правда, но чувствовалась и угроза
быть вовлеченным в громкий уголовный
процесс, в котором не хотелось бы участвовать даже в качестве свидетеля, а ведь могут пристегнуть и в качестве соучастника.
В конце зимы он поехал в Москву, выиграл в судебной палате
процесс, довольный собою отправился обедать в гостиницу и, сидя там, вспомнил, что не прошло еще двух лет с того дня, когда он сидел в этом же зале с Лютовым и Алиной, слушая, как Шаляпин
поет «Дубинушку». И еще раз показалось невероятным, что такое множество событий и впечатлений уложилось в отрезок времени — столь ничтожный.
Перечитывал я недавно
процесс первомартовцев, и мне показалось, что провода мины, которая должна
была взорвать поезд царя около Александровска,
были испорчены именно жалостью.
Разыскивая мебель на Апраксином дворе и Александровском рынке, он искал адвоката, в помощники которому
было бы удобно приписаться. Он не предполагал заниматься юридической практикой, но все-таки считал нужным поставить свой корабль в кильватер более опытным плавателям в море столичной жизни. Он поручил Ивану Дронову найти адвоката с большой практикой в гражданском
процессе, дельца не очень громкого и — внепартийного.
— Я бросил на мягкое, — сердито отозвался Самгин, лег и задумался о презрении некоторых людей ко всем остальным. Например — Иноков. Что ему право, мораль и все, чем живет большинство, что внушается человеку государством, культурой? «Классовое государство ремонтирует старый дом гнилым деревом», — вдруг вспомнил он слова Степана Кутузова. Это
было неприятно вспомнить, так же как удачную фразу противника в гражданском
процессе. В коридоре все еще беседовали, бас внушительно доказывал...
На суде читаны
были письма Клавдии Звягиной,
была такая в Пензе, она скончалась года за два до этого
процесса.
Барон вел
процесс, то
есть заставлял какого-то чиновника писать бумаги, читал их сквозь лорнетку, подписывал и посылал того же чиновника с ними в присутственные места, а сам связями своими в свете давал этому
процессу удовлетворительный ход. Он подавал надежду на скорое и счастливое окончание. Это прекратило злые толки, и барона привыкли видеть в доме, как родственника.
По начавшемуся уже воспалительному
процессу тканей хирург, осматривавший беднягу, заключил, что необходима операция. Она
была тут же произведена, после чего ослабевшего старика положили на койку, и он скоро уснул, а проснувшись, увидел, что перед ним сидит тот самый хирург, который лишил его правой ноги.
Его пронимала дрожь ужаса и скорби. Он, против воли, группировал фигуры, давал положение тому, другому, себе добавлял, чего недоставало, исключал, что портило общий вид картины. И в то же время сам ужасался
процесса своей беспощадной фантазии, хватался рукой за сердце, чтоб унять боль, согреть леденеющую от ужаса кровь, скрыть муку, которая готова
была страшным воплем исторгнуться у него из груди при каждом ее болезненном стоне.
Его увлекал
процесс писанья, как
процесс неумышленного творчества, где перед его глазами, пестрым узором, неслись его собственные мысли, ощущения, образы. Листки эти, однако, мешали ему забыть Веру, чего он искренно хотел, и питали страсть, то
есть воображение.
Дело в том, что у Татьяны Павловны
был в то утро в мировом суде
процесс с ее кухаркою.
Представь, Петр Ипполитович вдруг сейчас стал там уверять этого другого рябого постояльца, что в английском парламенте, в прошлом столетии, нарочно назначена
была комиссия из юристов, чтоб рассмотреть весь
процесс Христа перед первосвященником и Пилатом, единственно чтоб узнать, как теперь это
будет по нашим законам и что все
было произведено со всею торжественностью, с адвокатами, прокурорами и с прочим… ну и что присяжные принуждены
были вынести обвинительный приговор…
Кроме нищеты, стояло нечто безмерно серьезнейшее, — не говоря уже о том, что все еще
была надежда выиграть
процесс о наследстве, затеянный уже год у Версилова с князьями Сокольскими, и Версилов мог получить в самом ближайшем будущем имение, ценностью в семьдесят, а может и несколько более тысяч.
Очнувшись, со вздохом скажешь себе: ах, если б всегда и везде такова
была природа, так же горяча и так величаво и глубоко покойна! Если б такова
была и жизнь!.. Ведь бури, бешеные страсти не норма природы и жизни, а только переходный момент, беспорядок и зло,
процесс творчества, черная работа — для выделки спокойствия и счастия в лаборатории природы…
— Позвольте; помните ли вы, как Веревкин начинал
процесс против опеки?.. Он тогда меня совсем одолел… Ведь умная бестия и какое нахальство! Готов вас за горло схватить. Вот Половодов и воспользовался именно этим моментом и совсем сбил меня с толку. Просто запугал, как мальчишку… Ах, я дурак, дурак! Видите ли, приезжал сюда один немец, Шпигель… Может
быть, вы его видели? Он еще родственником как-то приходится Веревкину… Как его, позвольте, позвольте, звали?.. Карл… Фридрих…
Видите ли, основание-то молчать
было: во-первых, я сам не верил, чтобы этот Шпигель мог что-нибудь сделать — это раз; во-вторых, когда вы сделали предложение Зосе, ваш
процесс клонился в вашу пользу…
Диагноз болезни
был поставлен безошибочно, оставалось только помогать естественному ходу болезненного
процесса и устранять причины, которые могли бы создать новые осложнения.
Теперь предстоит скандальный
процесс, который может кончиться обвинением в мошенничестве, то
есть ссылкой не в столь отдаленные места Сибири.
Мы до сих пор ничего не говорили о маленьком существе, жизнь которого пока еще так мало переходила границы чисто растительных
процессов: это
была маленькая годовалая девочка Маня, о которой рассказывал Привалову на Ирбитской ярмарке Данилушка.
Зал узловского окружного суда
был битком набит самой избранной публикой, всегда жадной до интересных
процессов на пикантной подкладке.
В конце зимы Василий Назарыч уехал на свои прииски, и в бахаревском доме наступила особенно тяжелая пустота: не
было Надежды Васильевны, не
было Кости. Виктор Васильич притих, — вообще царило очень невеселое настроение.
Процесс Виктора Васильича приближался, и Веревкин время от времени привозил каких-то свидетелей и все допрашивал Виктора Васильича. Раз, когда Веревкин хотел ехать домой, Виктор Васильич остановил его...
Красноречиво и горячо Ляховский развил мысль о ничтожности человеческого существования, коснулся слегка загробной жизни и грядущей ответственности за все свои дела и помышления и с той же легкостью перешел к настоящему, то
есть к
процессу, которым грозил теперь опеке Веревкин.
Во втором случае случилось настоящее чудо: в середине XIX в. впервые открылась настоящая истина об историческом
процессе, которая не
есть только «надстройка» и отражение экономики.
Машина может
быть понята, как путь духа в
процессе его освобождения от материальности.
Подмена целей жизни средствами
есть очень характерный
процесс человеческой жизни, которым многое объясняется.
Может
быть, самое большое противоречие марксизма заключается в том, что он признает телеологию, разумный характер исторического
процесса, смысл истории, который должен реализоваться в грядущем обществе.
Марксистская оптимистическая вера в благостность исторического
процесса есть секуляризованное переживание веры в Промысл.
В настроенности и направленности русской народной душевности
есть что-то антигностическое, берущее под подозрение
процесс знания.
Познание не
есть только интеллектуальный
процесс, в нем действуют все силы человека, волевое избрание, притяжение и отталкивание от Истины.
Но этот
процесс роста и развития не
есть движение в сторону, к какой-то «интернациональной Европе», которой нигде на Западе нельзя найти, это — движение вверх, движение всечеловеческое в своей национальной особенности.